Всякая фигня, которая приходит в голову во время езды на одноразовом велосипеде по горам Восточного Казахстана - «Велоновости»

Глава 0

Присказка

Осень. Собрались гуси-лебеди в тёплые страны, за моря-океаны... Тут откуда ни возьмись — ворона:

- Гуси-лебеди, возьмите меня с собой, а?

- Ты что, ворона?! Мы же далеко полетим, долго лететь будем, за тридевять земель, за тридесять морей... Смотри, какие у нас крылья большие, шеи длинные — и то нам тяжело, не все даже долетают... Куда уж тебе-то?

- Фигня! Ворона — птица сильная! Ворона — птица смелая! Долечу как-нибудь!

- Хм... Ну, смотри... Вот завтра мы на тренировку полетим, через речку, давай и ты с нами.

Полетели. Прилетели, ворона, естественно — никакая.

- Слушай, ворона, подумай хорошенько. Непростое это дело — столько лететь...

- Фигня! Ворона — птица сильная! Ворона — птица смелая! Не боись, долечу!

- Ну, ладно... Завтра следующая тренировка, через озеро полетим.

Полетели через озеро, ворона, конечно, чуть живая долетела, едва не утонула.

- Ворона, подумай в крайний раз: тебе туда точно надо? Не долетишь ведь.

- Фигня! Ворона — птица сильная! Ворона — птица смелая! Долечу!

Ну, дальше ждать некогда — полетели, и ворона с ними. День летят, два летят, неделю летят... Над пустынями, над горами... Над морями, над океанами... Долетели, наконец. Оглянулись, пересчитались, — нет вороны. Ну, увы. Предупреждали ведь. День нету, два — нету... Уже и горевать по ней перестали, вдруг видят — над океаном чёрная точка... И вроде приближается... Ба, да это ж наша ворона! Долетела-таки, ткнулась клювом в песок у самой кромки воды, лежит ни жива ни мертва. Гуси-лебеди её обступили:

- Ну, ворона, ну ты даёшь!

- Ну, ворона, ты птица смелая!

- Ну, ворона, ты птица сильная!

Ворона с трудом открывает один глаз:

- Да, я — птица сильная! Да, я — птица смелая! Но на голову ######## ушибленная...

Ещё не сказка

Вообще-то на этот сезон у нас были совсем другие планы. Но когда стало почти ясно, что нашим надеждам найти, как в предыдущие два года, попутчиков на вертушку до очередной дикой речки не суждено сбыться, мы поняли: пора что-то менять в этой жизни. Подумав, решили радикально изменить свою ориентацию и заняться деятельностью, близкой к анальному сексу. А именно — велосипедным туризмом.

Тренировались серьёзно. Колочь - Медынь - Суходрев. Дорога с покрытием «Г» (так обозначается на картах) — лучший друг велосипедиста, машин на ней мало, а какие есть — те едут медленно и осторожно. 125 км. за 2 дня, из них 45 по этому самому Г и 20 по такому асфальту, что лучше бы его не было. С почти полной выкладкой — только жратвы на два дня всего, а не на несколько. Доехали — можем, значит. Ворона — птица сильная!

Начало сказки

Домодедово. Лётное поле встречает медным закатом, расчерченным инверсионными следами. Гул двигателей подгоняет к трапу. Запах недогоревшего керосина щекочет ноздри стареющей офисной крысы, напоминая о тех временах, когда 11 месяцев в году были лишь короткими перерывами между путешествиями. «В дорогу, в дорогу! Я хочу говорить о дороге...»

Рейс на Усть-Каменогорск, как все рейсы на восток — ночной, в самое садомазохистское время. Ни одна из наших авиакомпаний категорически не желает признавать, что ночью организму надлежит спать в кровати, а не корчиться в самолётном кресле посередине 42-44-часовых суток. Или им за ночную работу больше платят, уродам? Да и на обратный рейс вставать в 4-5 утра по местному и потом не смыкать глаз до самого московского вечера, — тоже радости мало. Но ничего не поделаешь, выбора нету. Это на У-Ка рейс один, и то не каждый день, а на какой-нибудь Барнаул или Иркутск их каждый день по пять штук разных компаний, и все, как бараны, долбятся в одно и то же время с разницей 10-20 минут. Летать в физиологически комфортное время они не просто не хотят, а совершенно сознательно хотят не.

В У-Ка прилетаем в 5 утра по местному времени. Оно, кстати, отличается от московского всего на два часа, соответствует астрономическому и не дёргается туда-обратно два раза в год. Советских декретинов образца 1930 г. здесь давно отправили в расход, а собственных любителей крутить стрелки — вовремя отучили от этого способа самоудовлетворения. Рань, конечно же, бессмысленная. Даже очередь на погранконтроле не позволяет убить достаточно времени, приходится долго ждать, пока откроются конторы и магазины, или хотя бы кафешки, чтобы пожрать. Зато есть время вспомнить, чего забыли дома... О, на этот раз — блокнот для моей острой писучей нужды. «У путешественника нет памяти», — говорил Пржевальский, намекая на необходимость вести дневник. Поэтому в первом же магазине покупаю тетрадку, обыкновенную, за две копейки (по-нынешнему — 15 теньге), с таблицей умножения на последней странице обложки (для подрастающего поколения, кстати, вещь существенно более полезная, чем реклама или телепузики) и со стандартным бланком на первой странице: «для... учени... класса... школы...» Хм... Для чего же, интересно, мне на самом деле эта тетрадка? Да вот в точности для того самого, что и написано в заголовке! Уверенной рукой заполняю бланк — понеслось говно по трубам сказка началась!

Лирическое отступление. Почему?

«В мире так много прекрасных мест! Почему же ты периодически возвращаешься на наш Алтай?» — спросил меня Андрей, товарищ из У-Ка. «Потому и возвращаюсь периодически, — отвечал я, — что в мире много прекрасных мест. Иначе возвращался бы каждый год, а то бы и насовсем приехал». Потом посчитал — да, получается действительно почти периодически, раз в четыре года.

Южный Алтай, или административно Восточный Казахстан — это, во-первых, места редкостной красоты. Но одной красотой в сегодняшнем мире трудно удивить, шарик нынче стал маленьким и тесным, он просматривается насквозь и простреливается из конца в конец, и прекрасных мест на нём, действительно, есть, и немало. Но красот настолько разнообразных и сконцентрированных на небольшой территории — найти непросто. Да, мы во многих прекрасных местах бывали, но везде от одного прекрасного места до другого — сильно далеко по не очень прекрасным. А здесь в пределах одного дня пути — на лодке ли, велосипеде, на коне, да хоть пешком, не говоря уж об автомобиле — есть всё: от суровой горной тундры и пышной южно-сибирской тайги до бескрайних степей, песчаных барханов и гималайских ущелий. Переплетённые сообразно высоте, ориентации склонов, направлениям господствующих ветров и куче других факторов, они образуют такой калейдоскоп, какой едва ли сыщется ещё где-нибудь в этом мире. На площади 100х100, ну, максимум, на 200 км. здесь можно найти практически любой ландшафт, присутствующий на евразийском континенте — за исключением разве что настоящего моря-океана.

Здесь погода такая, какая она должна быть, и природа тоже. Здесь лето — это лето, а зима — это зима, а не невнятная круглогодичная слякоть. Здесь солнце — это солнце, а дождь — так дождь, а прошёл — значит, прошёл, и даже такое проверенное колдовство, как развешивание пуховых спальников для просушки, на него уже не действует (не говоря уж о более мелких пакостях, таких, как девушки в купальниках и крем от загара). Здесь лес пахнет смолой и хвоей, а степь — ветром и травами, и хоть ты весь облейся своими московскими аллергическими соплями.

Народ здесь живёт спокойный и дружелюбный, даже в большом городе. Для Москвабада и его окрестностей такие отношения между людьми — знакомыми или незнакомыми, по делу или случайными — в редкость (чтобы не сказать — в дикость). Обстановка пронизана каким-то благостным спокойствием, которое в России было, если оно было вообще, разве что в начале 1960-х. Здесь можно поставить палатку на речке прямо на пляже у края деревни — и ничего не будет. То есть совершенно ничего. Разве такое возможно у нас в Подмосковье? Нет, конечно — либо до тебя начнут докапываться какие-нибудь уроды, либо сам ты машинально, на автопилоте, начнёшь докапываться до кого-то, кто подвернётся под руку. Впрочем, это и не удивительно: на территории, которая больше всей Европы от Лиссабона до Чернигова, здесь живёт всего-то 15 млн. чел. — в два с лишним раза меньше, чем топчется в будний день по головам друг у друга на всем известном нерезиновом пятачке. Даже если учесть, что значительная доля этой территории, как и в России, не слишком комфортна для житья, то всё равно остаётся много. Руководство Казахстана, к сожалению, прилагает максимум усилий для того, чтобы исправить это досадное достоинство своей страны и сделать здесь так же, как и везде. Слава богу, пока, по крайней мере, эти усилия ещё не привели к результату в полной мере. Правда, отдельные неприятные достижения уже имеют место, но об этом поговорим потом.

Пока же здесь принято даже здороваться именно так, как здороваются люди, живущие на просторной территории: останавливаются в двух-трех шагах друг от друга и наклоняются, чтобы дотянуться до протянутой навстречу руки. Обеими руками.

Ну и, наконец, недалеко и безвизово. Хотя, глядя на цены на авиабилеты, начинаешь сильно сомневаться в своём знании географии: дешевле было бы слетать в какой-нибудь очередной гондурас.

Усть-Каменогорск

Красивый город, воистину — в устье каменных гор, на стрелке Иртыша и Ульбы. Здесь вдоволь тепла и воды, земли и зелени. Всё-таки если есть на земле город, в котором я хотел бы жить, то это точно не Москвабад. И уж тем более не Новый Йорк и не Сидней. Либо У-Ка, либо Иркутск. Хотя куда уж там — жить... Пожил я своё на этом свете. Теперь осталось думать разве что о том, где умереть.
Просторный, дома выше пяти этажей здесь редкость, а стоят они друг от друга на расстоянии сильно большем, чем их высота — то есть проветривается нормально, тем более, что дует здесь по-горному, то из одной долины, то из другой. Ну, да, комбинат свинцово-цинковый, то да сё, да автомобилей понакупили, они тоже экологию не улучшают... «Я в город ездить не люблю, там дышать нечем, как приезжаю — у меня голова болит», - жаловался нам в прошлый раз водитель из Зыряновска. Ха, ему бы московской дыхательной, типа, смеси глотнуть...

Город — русский абсолютно. Доля русских лиц на улицах многократно больше, чем в Москвабаде. И даже как будто бы стала заметно больше по сравнению с нашим предыдущим приездом 2008 г. (Справедливости ради замечу, что здесь тоже есть термин «лица славянской национальности», применяемый, в основном, в газетах в разделе уголовной хроники.) Речь — почти исключительно русская, независимо от того, от кого её слышишь: от русского (под русскими здесь подразумевают собирательно также украинцев, белорусов, молдаван, немцев и многих других) или казаха. Свободная, чистая, без азиатских акцентов. Причём разговаривают здесь все — водители, шахтёры, автомеханики, рабочие с заводов — литературным русским языком, языком Пушкина и Толстого. А матом, разбавленным междометиями, как московские офисные труженики, не разговаривают. Хотя и выражаются им, когда необходимо, точно и по делу. В «Газели» или в кабине дальнобойщика здесь можно услышать Высоцкого или Дассена, или раннюю Пугачиху — помните, «Арлекино, арлекино...»? — но никак не дебильную московскую рекламу. И разговоры со случайными попутчиками, сотрапезниками и т. п. бывают здесь сильно интереснее и содержательнее, чем со многими московскими коллегами — в силу, увы, очевидных различий в уровне интеллекта. А самое удивительное— вы не поверите, но даже алкоголя здесь русские люди пьют ровно столько, чтобы почувствовать первый положительный эффект, и ни рюмки сверх того. Я лично это видел!

Григорий, водитель «Газели», 2008 г.:

Большинство же казахов здесь — на самом деле потомки смешанных браков, то есть представители обоих народов и обеих культур вместе. Да-да, той самой «новой исторической общности людей — советского народа». А ещё раньше — народа Российской империи. Русский язык для них родной, на нём разговаривают и в семье, и на отдыхе. А русские здесь сохранились, я бы сказал, более русскими, чем на территории современной России. Не стану говорить за весь Казахстан, но здесь — точно. Но теперь они с гордостью называют себя казахстанцами. «Я казахстанец в четвертом поколении, а сын мой — соответственно, в пятом. И я больше человек Азии, чем человек Европы», — говорит Андрей. Вот что-то не слышал я ни разу, чтобы граждане моей страны — в центре или в регионах, русские или представители титульных народностей отдельных субъектов федерации — с таким же чувством называли себя «россиянами». После этого уже несколько в ином свете звучат даже такие мелочи, как, например, сообщения со спортивных арен: «российский боксер Гайдарбек Гайдарбеков встречается с казахстанцем Геннадием Головкиным». Или, скажем, русское лицо под полицейской фуражкой — что здесь тоже не редкость.

Курят здесь, кстати, тоже немного — не то что в Москвабаде, где даже девки на бегу прикуривают одну от другой. Мальчишки играют в футбол во дворах, а не в компьютерные стрелялки, и не нюхают клей по подъездам. Тлетворное влияние глобальной цивилизации, конечно, начинает сказываться и здесь, но пока только начинает. Конечно, поколение, вскормленное химическими чипсами и кока-колой, уже не будет сильно отличаться от московского или нью-йоркского. Конечно, скоро оно придёт на смену нашему, это вопрос времени. Но я всё-таки человек того, старого мира, и я предпочёл бы дожить свои дни именно в этом мире.

Вот только называется этот город теперь Оскеменом. Бессмысленный набор звуков... Что ж, будь по-вашему. Будем считать, что это славянская цивилизация отдала тюркской старый должок за Саратов, который на самом деле Сары-Тау.

Носят в Восточном Казахстане традиционную европейскую одежду — китайского, естественно, пошива. Глобализация. И, как справедливо отмечает Ирёнок, молоденькие казашки в шортиках и коротких маечках смотрятся гораздо лучше, чем француженки в хиджабах. Ну, а русские девчонки... Да и вообще люди здесь сильно отличаются от жителей центральной России даже внешне — фигурой, телосложением. Здесь, на просторных окраинах империи, из казаков, переселенцев, ссыльных и беглых за несколько поколений формировался совершенно иной фенотип — «длинная кость»: рослые, длиннорукие, длинноногие. Это ещё даже не говоря о скрещивании представителей разных, изолированных прежде, человечьих популяций и о связанной с ними, как полагали в 1970-е годы, акселерацией. Насчёт акселерации не уверен, но девчонки здесь, на окраинах, где шло смешение народов, действительно красивые. Помнится, это всякий раз отмечал товарищ мой Макс, когда мы с ним бродили, после очередного похода, в ожидании самолёта где-нибудь по Ташкенту или Фрунзе. А ведь уже и Макса нет почти 10 лет, и вдовы его оплакали и успокоились, и сын его в институте учится... Давно, как же давно всё это было...

Дорогих машин в городе преизрядно. И очень дорогих тоже. А судя по количеству молодых девиц на них за рулём, с индустрией интим-услуг здесь тоже всё в порядке. Это хороший показатель благосостояния: значит, у мужчин здешних всё отлично и в штанах у них достаточно мужской силы — той, что в заднем кармане, в лопатнике — чтобы дарить своим девушкам такие машины.

Популярное растение с разлапистыми пятипалыми листьями растёт здесь в палисадниках как сорняк, и никому до него нет дела. Правда, говорят, оно здесь невысокого качества... А коты здесь зело велики, серы и пушисты. Хороший город.

Может, и вправду забить на этот Москвабад, и на Рашку вообще, как говаривал поросёнок Пётр, да и свалить сюда на ПМЖ? Отчего бы и нет... Ворона — птица смелая!

Продолжение...